[moromoro]

Продолжаю книжный флешмоб имени Томки Инь "Украсим жизнь литературой"

Начало здесь.

В комментариях все еще можно присоединяться.

Книжный отрывок для Винсента

– Заходи, – Альдо Ракан приветливо улыбнулся, и Дик невольно улыбнулся в ответ, – как дела?
– Хорошо, – выпалил герцог Окделл, потому что все действительно было хорошо, даже погода. Утреннее солнце заливало королевский кабинет золотом, играя на старинном оружии и начищенных до блеска подсвечниках. Дворец словно бы радовался возвращению законного хозяина.
– Я тоже думаю, что неплохо, – кивнул сюзерен, – а будет еще лучше. Да ты садись, нечего над душой стоять. Ты мне вот что скажи – ты по-прежнему живешь у Рокслеев?
– Да, – Дик с готовностью уселся на вызолоченный стул. – Они наши соседи и вассалы... То есть были нашими вассалами.
– И будут, – твердо сказал Альдо. – Ричард, пока это тайна для всех или почти для всех, но не для тебя. Я верну старые порядки. Не кабитэлские – гальтарские. Золотые земли вновь станут единой империей. Не будет никаких гайиф, гаунау, фельпов, только Золотая Талигойя от моря до моря. Ну, Повелитель Скал, что скажешь?
Дик был бы и рад что-то сказать, но слова куда-то делись, остались лишь восторг и неистовое желание немедленно броситься в бой. Альдо слов на ветер не бросает. Он обещал привести их до конца года в Олларию – и привел! Теперь последний из Раканов обещает возродить Золотую империю – и сделает это, а Ричард Окделл встанет с ним рядом. Сюзерен усмехнулся.
– Вижу, согласен, ну и слава истинным богам! Глава Великого Дома должен жить в собственном дворце, а не в гостях у вассала, пусть и верного. Кто захватил дом Окделлов?
Дом Окделлов не захватывал никто. Когда расширяли Триумфальную улицу, корона выкупила и снесла мешавшие здания, среди которых был и особняк с вепрями на фронтоне. Это было при деде Ричарда герцоге Эдварде, закладывать новый дворец Повелитель Скал не стал, предпочтя увезти деньги в Надор. Отец пустил золото Алисы на нужды восстания, но его все равно не хватило.
– Ты не знаешь, что за тварь прибрала к рукам твой дом? – сюзерен казался удивленным. – Или кого-то покрываешь?
– Ваше Величество...
– Я, конечно, твой король, – сюзерен откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, – но прежде всего я – твой друг. Пока мы вдвоем, зови меня Альдо, а то я, чего доброго, позабуду собственное имя. Так кто вас ограбил?
– Дед сам продал особняк, – объяснил Ричард, – и его снесли. Когда строили дорогу.
– Понятно, – протянул Альдо, – и теперь у потомка Алана Святого в столице нет собственного угла. Впрочем... Ты почти год жил во дворце Алвы, как он тебе? Нравится?
– Да, – начал Ричард, но договорить не успел.
– Он твой. Со всеми потрохами. – Сюзерен взял перо и что-то быстро набросал на плотном листе. – Вот тебе дарственная, только мой тебе совет – выгони слуг. От кэналлийцев можно ожидать любой подлости.
Альдо Ракан в очередной раз был прав, слуги Ворона – враги. Особенно Хуан со своими головорезами, хотя бывший работорговец наверняка удрал, бросив и дом, и господина. Наживающиеся на чужих страданиях всегда были и будут трусами, бьющими в спину.
– Что молчишь? – поднял бровь Альдо. – Язык проглотил?
– Благодарю, Ваше Вели... Извини, Альдо. Спасибо тебе.

Вера Камша "Зимний излом"

Для Адаманты

Если не преодолеть страх, значит, зря он четыре седмицы топал пешком,
узнавая и не узнавая суровый и светлый мир, названный его предками
Беловодьем. Сейчас он сделает шаг. Сейчас. Только еще немного отдышится.

В доме раскрылась дверь. Острые глаза Волкодава различили девичий
силуэт, мелькнувший на фоне освещенного прямоугольника. Притворив дверь,
девушка пошла по тропинке к берегу река - туда, где, несмотря, на поздний
час, вился дым над крышей кузницы и раздавался мерный стук молотка. Волкодав
знал: девка несла ужин кузнецу, припозднившемуся с работой.

Точно так же, как его мать когда-то носила ужин отцу...

К кому спешила девчонка? К родителю, брату, жениху?..

Волкодав спустился с холма и, ничего не подгадывая нарочно, поравнялся
с девушкой на середине тропы. Перед ним была настоящая веннская красавица,
статная, русоволосая, с непугливым взором ясных серых глаз. Ей никогда не
приходилось бояться людей, а против опасного зверя свисал с кушака добрый
охотничий нож. Гроздья серебряных колец позванивали у висков, и налобный
девичий венчик уже сменила широкая предсвадебная плачея, сплошь расшитая
бисером.

Бьющий в глаза свет мешал Волкодаву как следует рассмотреть узор на
повязке, а цветные клетки поневы казались то черными, то красными, то
зелеными. То есть на самом-то деле он распознал их безошибочно и мгновенно,
но предпочитал тешиться обманом, уговаривал себя, дескать, мало ли что
примерещится, вот подойду поближе и уж тогда рассмотрю...
девушка окликнула его первой, как подобает хозяйке, заприметившей
нежданного гостя.

"Здравствуй, добрый молодец!" - сказала она ласково. и Волкодав понял,
что жить стало незачем. Венн, встретивший другого венна, с первого взгляда
знал о нем все. Чей родом и какого колена, которое по счету дитя у
родителей, с кем свадьбу играл, есть ли свои ребятишки... и еще много- много
всякого разного, необходимого для должного приветствия и разговора, "добрым
молодцом" назвал бы незнакомого соотчича только слепой, девушка слепой не
была.

Она просто никогда раньше не видела знаков, принесенных им на одежде.

Старые бабки в женской избе не показывали их малышам, объясняя: бывают, мол,
еще и такие. Беловодские венны слыхом не слыхивали про Серых Псов.

Яркое закатное солнце заставляло Волкодава жмурить слезившиеся глаза.

Он поклонился девушке и сказал:
"И ты здравствуй, Волчица".

Мария Семенова "Право на поединок"

Для Аонэ
Временами жена казалась ему старшей сестрой. Впрочем, ему-то было прекрасно известно, какая горячая, обжигающая, словно горящее масло, кровь течёт в жилах Томо. Внешняя холодная невозмутимость только скрывала это. О, он знал её сдержанный жар, столь похожий на раскалённое солнце их родного Центрального Кюсю. Однажды ночью, когда Сиракава ещё служил в Ямагате, к ним на ложе пробралась под москитную сетку змея. Проснувшись от внутреннего толчка, Сиракава ощутил прикосновение к голой коже чего-то влажного и холодного. В недоумении он провёл по груди рукой — и липкая струйка вдруг потекла через пальцы.

Сиракава вскочил с диким криком. Томо тоже проснулась и резко села. Поднеся к постели стоявшую в изголовье лампу, она увидела на плече у мужа тонкий чёрный шнурок, отливавший жирным, маслянистым блеском.

— Змея! — успел выдохнуть Сиракава, — и в то же мгновенье рука Томо непроизвольно метнулась вперёд. Она перевалилась через Сиракаву, спотыкаясь, выбежала на веранду и вышвырнула скользкую гадину в тёмный сад. Её била крупная дрожь, однако от обнажённой груди, белевшей в распахнутом вороте кимоно, от обнажённой руки исходила поистине животная мощь, которую Томо обычно скрывала от окружающих.

— Зачем ты выбросила её? — недовольно пробурчал Сиракава, лишённый мужской прерогативы проявить силу. — Нужно было убить эту тварь!

Жар, исходивший от Томо, буквально ошеломил его, раздавил своей силой, — и с той ночи всё было кончено между ними. Сиракава просто не мог заставить себя смотреть на жену как на объект сексуального вожделения. Сила Томо превосходила его и потому рождала чувство неловкости и смущения.

Фумико Энти "Цитадель"

Для Шлеза
Они обнялись. От барона вкусно пахло пыльной дорогой, конским потом и смешанным букетом разных вин.

— Я вижу, вы тоже совершенно трезвы, мой друг, — с огорчением сказал он. — Впрочем, вы всегда трезвы. Счастливец!
— Садитесь, мой друг, — сказал Румата. — Уно! Подай нам эсторского, да побольше!

Барон поднял огромную ладонь.

— Ни капли!
— Ни капли эсторского? Уно, не надо эсторского, принеси ируканского!
— Не надо вообще вин! — с горечью сказал барон. — Я не пью.

Румата сел.

— Что случилось? — встревоженно спросил он. — Вы нездоровы?
— Я здоров как бык. Но эти проклятые семейные сцены… Короче говоря, я поссорился с баронессой — и вот я здесь.
— Поссорились с баронессой?! Вы?! Полно, барон, что за странные шутки!
— Представьте себе. Я сам как в тумане. Сто двадцать миль проскакал как в тумане!
— Мой друг, — сказал Румата. — Мы сейчас же садимся на коней и скачем в Бау.
— Но моя лошадь еще не отдохнула! — возразил барон. — И потом, я хочу наказать ее!
— Кого?
— Баронессу, черт подери! Мужчина я или нет в конце концов?! Она, видите ли, недовольна Пампой пьяным, так пусть посмотрит, каков он трезвый! Я лучше сгнию здесь от воды, чем вернусь в замок…

Уно угрюмо сказал:

— Скажите ему, чтобы ухи не крутил…
— Па-шел, волчонок! — добродушно пророкотал барон. — Да принеси пива! Я вспотел, и мне нужно возместить потерю жидкости.

Барон возмещал потерю жидкости в течение получаса и слегка осоловел. В промежутках между глотками он поведал Румате свои неприятности. Он несколько раз проклял «этих пропойц соседей, которые повадились в замок. Приезжают с утра якобы на охоту, а потом охнуть не успеешь — уже все пьяны и рубят мебель. Они разбредаются по всему замку, везде пачкают, обижают прислугу, калечат собак и подают отвратительный пример юному баронету. Потом они разъезжаются по домам, а ты, пьяный до неподвижности, остаешься один на один с баронессой…»

В конце своего повествования барон совершенно расстроился и даже потребовал было эсторского, но спохватился и сказал:

— Румата, друг мой, пойдемте отсюда. У вас слишком богатые погреба!.. Уедемте!
— Но куда?
— Не все ли равно — куда! Ну, хотя бы в «Серую Радость»…
— Гм… — сказал Румата. — А что мы будем делать в «Серой Радости»?

Некоторое время барон молчал, ожесточенно дергая себя за ус.

— Ну как что? — сказал он наконец. — Странно даже… Просто посидим, поговорим…
— В «Серой Радости»? — спросил Румата с сомнением.
— Да. Я понимаю вас, — сказал барон. — Это ужасно… Но все-таки уйдем. Здесь мне все время хочется потребовать эсторского!..

Стругацкие "Трудно быть богом"

Для Вити Шилова
- Мамонты - это драконы? - снова промурлыкала Глайя.

- Прости? - Я очнулся и оторвал взгляд от звездного крошева.

- Гигантские вымершие рептилии. Я читал эпос.

- Читала эпос, - поправил я. - Ты существо женского пола! Выражайся правильно!

- Не срывайся, - сказала Глайя. - Все будет хорошо.

Мне стало стыдно. Глайя отлично знала русский язык. Когда механик принес ее на борт в плетеной корзинке, мурчала только "солнце" и "добрый день". Себя называла в третьем лице - "пушистый". Объяснялась жестами, смешно махала толстыми лапками. Русский выучила в первый день полета. Сидела безвылазно за планшеткой в каюте, не выходила даже поесть - мы с механиком носили еду в мисочке. Они жутко талантливы, эти Чужие. Сейчас Глайя свернулась калачиком на холодном пластике медицинского стола и смотрела на меня большими глазами. Мышь размером со спаниеля. Кошка с расцветкой енота. Огромные глаза. Сплошной каштановый зрачок, никаких белков. Как ей не холодно? Я мерз даже в телаксовом комбезе. Хотя ведь у нее мех. Самый теплый мех в мире.

- Мне удобно говорить о себе в мужском роде, - промурлыкала Глайя. - Ведь человек мужского рода. И разум - мужского. И значит, все, что делает разум, должно быть мужского рода. Я Глайя из рода ют с планеты Юта. Я изучал ваш эпос. У вас очень маленький эпос, всего несколько тысяч лет. Можно выучить за сутки.

Леонид Каганов "Эпос хищника"